В международной практике охраны культурного наследия терминология и подходы развивались в разных правовых традициях. В странах англо-саксонской системы (Великобритания, США, Австралия) термин «heritage» трактуется широко, включая как материальные, так и нематериальные элементы, а основой охраны чаще всего является список («listing») или реестр, формирующий гибкий, открытый для обновления подход. Континентальная модель, принятая в России, Франции, Германии, Италии, опирается на централизованное администрирование и иерархическую классификацию объектов на основе экспертных процедур.

Россия следует континентальной модели, унаследованной от дореволюционной и советской системы охраны. Это означает приоритет юридического акта и экспертной оценки над инициативами «снизу», а также доминирование публичного интереса. В результате терминология закрепляется не через приложение к действию, а как обязательная категория, напрямую влияющая на законность архитектурных и имущественных операций.

На уровне ЮНЕСКО действует Конвенция 1972 года об охране Всемирного культурного и природного наследия. Она ввела понятия «объект всемирного наследия», «универсальная ценность», «интегральность (исключительность)». Однако юридическая система ЮНЕСКО не подменяет национальные законодательства — напротив, каждое государство должно адаптировать конвенционные нормы в своих правовых реалиях.

В России это реализуется следующим образом:

●      объекты ЮНЕСКО вносятся в федеральный реестр как ОКН федерального значения;

●      разрабатываются дополнительные нормативные режимы: например, зоны охраны объекта ЮНЕСКО рассматриваются отдельно (вспомним исторический центр Санкт-Петербурга);

●      терминология ЮНЕСКО (buffer zone, authenticity, integrity) адаптируется через официальные переводы и управленческие регламенты.

Однако перенесение этих понятий не всегда полностью удаётся из-за различия в подходах. Например, «buffer zone» в российской правоприменительной практике слабо интерпретируется в ПЗЗ или кадастре, что мешает полноценному исполнению рекомендаций ICOMOS.

В смешанных реставрационных проектах, особенно при участии международных консультантов, часто возникают конфликты из-за несовпадения используемой терминологии. Примеры таких расхождений:

●      «Cultural landscape» (ЮНЕСКО) включает не только территории с визуальной и природной ценностью, но и хозяйственную деятельность на них. В российской правовой системе эквивалента нет, а понятие «достопримечательное место» обеспечивает ограниченное соответствие.

●      «Listed building» (Великобритания) — любое здание, включённое в реестр, вне зависимости от значимости. В РФ такое понятие требует чёткого разграничения по категориям (федеральный/региональный/местный), и ошибочный перевод может привести к путанице в охранных режимах.

●      «Heritage asset» (австралийская и американская системы) — экономическая категория, рассматривающая объект как инвестиционно и функционально значимую единицу. В России отсутствует интеграция термина «наследие» в финансовое право в подобной форме.

Российская система нуждается не в механическом копировании международных подходов, а в осмысленном встраивании терминологических решений, доказавших эффективность. Возможные направления внедрения:

●      Интеграция понятий «визуальный коридор» и «видопроекция» в проекты зонирования и документацию на охрану;

●      Признание ценности материально/нематериального ансамбля как целостного образования, и не только в виде классификации, но в охране повседневных практик;

●      Закрепление «historical layer» как категории, обеспечивающей право работы с динамично развивающимся наследием — от арт-объектов до объектов позднего модернизма;

●      Внесение в ПЗЗ охранных терминов, как это реализовано во Франции, где термин «monument historique» автоматом запускает согласовательную процедуру во всех инстанциях.

Кроме того, стоит развивать публичную часть терминологии: в Великобритании каждый объект снабжен карточкой, где указано, почему он охраняется. У нас же — только документация на десятки страниц без объяснительных материалов для общественности.

Российская система охраны объектов культурного наследия обладает детальной моделью терминологии, но в ряде аспектов остаётся замкнутой на внутренние правовые координации. Отсутствие сопоставимых категорий «cultural assets», «cultural environment», «heritage value» в публичной политике не позволяет использовать потенциал гибкости. Международный опыт показывает: стабильно работают те системы, где термины не только определены нормативами, но и являются частью широкой профессиональной и гражданской культуры. Именно это целеполагание должно быть заложено в эволюцию российского понятийного аппарата в сфере культурного наследия.